КАЧАЛОВ ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ
(1875—1948)
Российский актер. С 1900 г. в МХТ. Роли: Тузенбах («Три
сестры»), Трофимов
(«Вишневый сад»), Барон («На дне»), Гамлет («Гамлет»), Чацкий
(«Горе от ума»),
Иван Карамазов («Братья Карамазовы»), Вершинин («Бронепоезд
14-69») и др.
Василий Иванович Шверубович (Качалов) родился в городе Вильно 30
января (11
февраля) 1875 года в семье священника отца Иоанна.
Увлечение театром у Василия началось в детстве, с подражания
заезжим гастролерам
(особенно ему запомнился Мамонт-Дальский). В гимназии Шверубович
— участник всех
спектаклей. Подколесин, Ноздрев, Хлестаков... Ученик шестого
класса сыграл эти
роли за один год. На торжественном концерте в гимназии он так
проникновенно
читал «Илиаду» Гомера, что ему аплодировал весь зал. Монологи
Гамлета, Отелло,
Уриэля Акосты были в его репертуаре на переменах между уроками.
Молодой актер
П.Н. Орленев, послушав его декламацию, благословил Василия:
«Вы просите у меня совета, поступить ли вам в драматическую
школу. Да вы сам —
школа! Вы учиться никуда не ходите. Вас только испортят.
Поступайте прямо на
сцену — страдайте и работайте».
Осенью 1893 года Шверубович стал студентом юридического
факультета
Петербургского университета. Он также поступил в театральный
кружок Сидорова.
Успешно сыграв роль Валера в мольеровском «Скупом», Шверубович
перешел в
любительский кружок прославленного актера В.Н. Давыдова.
Роль старого актера Несчастливцева принесла ему настоящий успех.
Случилось это в
ноябре 1895 года, когда в зале Благородного собрания в
Петербурге прошел
спектакль «Лес». Первая в жизни рецензия! И написал ее Н.Н.
Гарин-Михайловский.
«Нельзя не признать большого таланта в таком исполнителе, как
Шверубович,
игравшем Геннадия Несчастливцева».
Проучившись четыре года в университете, Василий не стал сдавать
государственных
экзаменов. В 1896 году студент-любитель Шверубович становится
актером Качаловым.
При поступлении в Суворинский театр он не знал, как подписаться.
И тут его
взгляд случайно упал на траурное объявление в «Новом времени»:
«В бозе почил
Василий Иванович Качалов». Шверубович решительно подписался:
«Василий Качалов».
В суворинской группе Качалов играл третьестепенных, неприметных
персонажей без
имени и лица. Иногда звали выступить в чужих театриках и круж-,|
ках. Соглашался
он на любые роли, лишь бы играть и играть.
И было другое. Винные возлияния. Случайные увлечения...
Беззаботная ак-| терская
братия увлекала на трактирные кутежи и утехи. Но Шверубович
сумел вовремя
остановиться.
Летом он гастролировал по городам России в труппе артиста В.П.
Далмато-ва, затем
подписал контракт с казанским антрепренером М.М. Бородаем.
Труппа Бородая часть сезона проводила в Саратове. За два с
половиной года
Качалов переиграл свыше двухсот пятидесяти ролей! В свой бенефис
он исполнил
роль Шаховского в пьесе «Царь Федор». Саратовская газета писала:
«Приятный,
звучный голос, отличные, сдержанные манеры, умение преображаться
в различных
ролях от ворчливых стариков до бурливых молодцов и чванных
джентльменов,
естественная горячность в драматических местах — это Качалов...»
В Казани он познакомился со своей будущей женой. Нина Николаевна
Ли-товцева
вместе с ним играла в Казанском театре. Молодые мечтают опять
работать в одном
театре. Однако судьба пока разъединяет их.
27 февраля 1900 года Качалов приехал в Москву, чтобы стать
артистом
Художественно-Общедоступного театра. Для знакомства, или, как
выразился режиссер
Немирович-Данченко, чтобы «нащупать, что он может», Качалову
следовало
показаться в двух картинах «Смерти Грозного»: сначала в роли
Бориса Годунова,
потом царя Грозного. Актер безнадежно провалился в обеих ролях.
За кулисы к нему
пришел К.С. Станиславский. Отметив «богатые данные», он тут же
оговорился: «Вам
предстоит ужасная работа над самим собой. Я даже не знаю, сумею
ли объяснить
вам, какая именно». Вскоре Качалова перестали вызывать на
репетиции. Но он с
завидным упрямством приходил в театр.
Роль царя Берендея в «Снегурочке» готовил Станиславский и еще
два актера. Ни у
кого из них образ не получался. Станиславский вдруг обратился к
отверженному
актеру: «Почитайте дома Берендея... Завтра мы вас посмотрим...»
На следующий день Качалов с таким вдохновением сыграл царя
Берендея, что
Станиславский обнял актера. «Нечего больше искать! У нас есть
Берендей! —
взволнованно заговорил он. — Это — чудо! Вы — наш! Вы все
поняли. Поняли самое
главное, самую суть нашего театра. Это поразительно! Я так рад!»
После триумфального дебюта 26 сентября 1900 года в спектакле
«Снегурочка»
Качалову доверили большую роль Рубека в пьесе Ибсена «Когда мы,
мертвые,
пробуждаемся». Пройдет совсем немного времени, и
Немирович-Данченко будет
рекомендовать молодого актера на роль Тузенбаха в «Трех
сестрах». В другой пьесе
Чехова «Вишневый сад» Качалов предстанет в образе Пети
Трофимова. «Отказав им
[Тузенбаху и Трофимову] в импозантности, он наполнил их своим
собственным
оптимизмом, мягким юмором и душевной ясностью, — пишет биограф
В.Я. Виленкин. —
Они волновали зрителя значительностью своего внутреннего мира, в
котором
переплетались и тоска, и тревога, и невозможность примириться с
окружающим, и
жажда счастья, и одиночество и предчувствие надвигающихся бурь».
Чехов писал 5
ноября 1902 года из Москвы: «Отсутствие Мейерхольда незаметно; в
«Трех сестрах»
он заменен Качаловым, который играет чудесно...»
Одновременно произошла первая встреча Качалова с Горьким: он
сыграл в пьесе «На
дне». Актер воплотил в образе Барона «одну из самых
катастрофических кривых
человеческого падения». Горький после премьеры спектакля говорил
по поводу
Барона: «Я и не подозревал, что написал такую чудную роль.
Качалов ее выдвинул и
развил и объяснил великолепно».
Крупным событием в жизни театра был шекспировский спектакль
«Юлий Цезарь». Через
месяц после премьеры Немирович-Данченко написал Чехову: «От
Цезаря все чурались,
а я говорил, что это самая эффектная роль, и чуть не силой
заставил Качалова
прославиться». По мнению критиков, актеру удалось
достигнуть великолепного сочетания «мрамора и бронзы».
Пресыщенный властью
честолюбец, счастливый баловень судьбы, обладающий острым умом и
железной волей,
Цезарь одновременно восхищал и отвращал своим сложным внутренним
миром
В 1903 году Качалов подружился с профессиональным
революционером-большевиком —
Николаем Бауманом, который, тайно вернувшись в Россию, несколько
месяцев
скрывался от полиции в квартире Василия Ивановича.
В декабре 1906 года Качалов сыграл на премьере «Бранда» Ибсена.
Успех был
грандиозным. Затем были роли адвоката Нуллюса в «Анатэме» Л.
Андреева и Ивана
Карамазова. Качалов говорил: «Я любил в Иване Карамазове его
бунт против Бога,
навязанного человеку, как камень на шею, его страстную веру в
силу разума,
дерзновенно разрушающего все преграды на пути к познанию. И эта
идея освещала
для меня каким-то особенным светом каждое, пусть и страшное
переживание Ивана».
За такое исполнение роли, писал один из критиков после спектакля
«Братья
Карамазовы», «некогда венчали золотыми венками».
В 1909 году состоялся спектакль «У врат царства» по пьесе Кнута
Гамсуна. Критики
писали о качаловском герое Иваре Карено, что это «едва ли не
самый совершенный
из всех образов, созданных артистом» и что он «предстал прямо в
ослепительном
блеске». «Бунт Карено — это подлинно человеческий, благородный
бунт», — говорил
актер.
Вызвала общественную бурю и следующая роль Качалова. Однако на
этот раз горячо
обсуждалась «вина» артиста», дерзнувшего разрушить традиционную
трактовку
Глумова — героя комедии Островского «На всякого мудреца довольно
простоты».
Московские студенты даже обратились к Василию Ивановичу с
письмом, в котором
говорилось, что они привыкли видеть в нем путеводную звезду:
«Качалов — Бранд,
Качалов — Карено, Качалов — Тузенбах смутил нас, внес разлад в
нашу душу, дав
нам Качалова — Глумова. Зачем Вы заставляете нас сочувствовать
Глумову против
нашего желания, против нашей совести?»
Русская сцена еще не знала такого сатирического Глумова. «...Я
поставил задачу,
— писал Качалов, — показать, что Глумов не только умен, но и
очень талантлив,
что в нем живет нечто от сатирического Пушкина и эпиграммиста. И
потом Глумов из
тех натур, для которых жизнь — увлекательная игра. Эта игра
сильнее тешит его,
чем правит им злоба на людей или забота о карьере. В основе
Глумова лежит чуткий
наблюдатель, улавливающий все смешное в окружающих людях»
Тридцать пять разных ролей сыграл Качалов на сцене
Художественного театра,
прежде чем предстал в образе Гамлета. Постановка была задумана в
театре в 1908
году, а премьеру удалось показать только через четыре года.
Известный английский режиссер Гордон Крэг, приглашенный в 1911
году для
совместной работы, объяснит неудачу своего символистского
замысла прежде всего
тем, что Качалов ему не подчинился и захотел создать в Гамлете
образ «живого
человека» Василий Иванович говорил Н. Эфросу: «Меня больше всего
волнует мировая
скорбь Гамлета, которую дало ему презрение к жизни за ее
несовершенство,
скудость, бессмыслицу, зло. <...> Трагедия Гамлета — проклятие
от двойного
сознания: несовершенства жизни и невозможности обратить ее в
совершенство».
Критики сходились во мнении, что Качалов нарисовал совершенно
новый портрет
принца датского, сведя его с привычного пьедестала, на котором
он стоял сотни
лет.
В «Бранде» и «Гамлете» Качалов был неудовлетворен собой, считая,
что ему не
удалось достигнуть предельной простоты и искренности. В «Горе от
ума» он больше
всего мучился тем, что искренность его Чацкого еще не охватывала
«героической»
сущности грибоедовского образа. И в первой постановке 1906 года
и при
возобновлении спектакля в 1914-м Качалова хвалили прежде всего
за его чуткость к
эпохе, чувство стиля, блестящее владение стихом. Много писали о
его мягком
обаянии. А для него, как он сам говорил, «Чацкий был прежде
всего дорог как
борец, как рыцарь свободного духа и герой общественности».
В 1919 году начинаются скитания «художественников» по южным
городам, затем смерч
войны уносит дальше и дальше — за пределы родины. Труппа из 36
человек была
радушно принята в Болгарии. Уже первые концерты с участием
Качалова прошли с
огромным успехом.
1921-й год встретили в Праге. На премьере «Гамлета»,
состоявшейся в старинном
замке возле Праги, среди многих почетных гостей присутствовал
немецкий актер
Сандро Моисеи. С того дня между ним и Качаловым завязалась
близкая дружба.
Переводивший их творческие споры, сын Качалова — Вадим
Шверубович вспоминал:
«Одной из мыслей, которую я мучительно уяснял себе и переводил
каждому из них,
оказалась общая обоим и одновременно высказанная: «Самую большую
радость
(ликование) актеру дает абсолютно искреннее горе, отчаяние, не
сыгранное, а
ощущаемое им на сцене, — радость именно в самый момент самого
сильного горя». У
них обоих были слезы на глазах, когда выяснилось, что это у них
— общее.
В Берлине Качалов часто выступал с концертной программой,
впервые начал читать
«Скифы» и «Двенадцать» А. Блока.
В сентябре 1922 года после короткого отпуска Качалов вновь
выехал на гастроли.
Прощаясь с родной землей, он ощутил неизбывную тоску. «Скучаю
без Москвы, —
писал Василий Иванович своим близким. — Скучаю самым настоящим
образом. Утешаюсь
работой, мечтой о роли царя Федора...»
Вновь Берлин, Прага, Загреб. В местном театре состоялась
премьера спектакля
«Царь Федор» с новыми исполнителями — Станиславским в роли
боярина Шуйского и
Качаловым в роли царя Федора. По общему мнению, новый
исполнитель царя играл
«хорошо, очень, очень хорошо».
Этим же спектаклем театр открыл зимний сезон в Париже. Город
очаровал Качалова
своей поэтичностью.
«Царем Федором» начались гастроли и в Америке. В первый же вечер
Качалова
встретили аплодисментами и проводили цветами. Не меньший успех
имел он и в
спектакле «На дне» в роли Барона Работать приходилось много и
напряженно. Иной
раз в спектакле «Три сестры» Качалов, сыграв Тузенбаха,
перегримировывался в
Вершинина. Иногда из вечера в вечер, в продолжение недели, играл
трудную роль
Анатэмы.
Весной театр отправился в глубь страны — Чикаго, Филадельфию,
Бостон. Гастроли и
тут проходили с шумным успехом. Наибольшие лавры доставались
Качалову, которого
американская пресса признала величайшим артистом мира.
Летом 1923 года Художественный театр на два месяца прервал
гастроли. Труппа
вернулась в Европу для отдыха. Качалов с семьей поселился в тиши
немецкой
деревни в горах Гарца, у подножья Броккена. Сына своего, Вадима,
он просто
обожал. Отношения между ними были дружескими. Вадим всегда звал
отца «Вася». С
женой Ниной Николаевной Качалов прожил сорок восемь лет. Вместе
с ней пережил
трагедию ее ухода со сцены в связи с внезапно обру-
шившимся на нее несчастьем — хронической хромотой, а потом помог
начать новую
жизнь в театре, уже в качестве режиссера.
Осенью гастроли возобновились. В Париже Качалов играл почти во
всех спектаклях.
Он сообщал: «За Ивана Карамазова я слышал от французов и от
русских такие
похвалы, каких, пожалуй, раньше не слышал, даже как-то неловко
рассказывать».
В Америке зрители увидели качаловского Штокмана. Герой
ибсеновской пьесы как
будто родился вновь и начал жить по-другому. Штокман у Качалова
— герой
мужественный, умудренный жизненным опытом.
В августе 1924 года Художественный театр вернулся в Москву.
Ракитин в пьесе И. Тургенева «Месяц в деревне», Каренин в «Живом
трупе» Л.
Толстого, Гамлет Шекспира, Дон Гуан в «Каменном госте» А.
Пушкина — вот далеко
не полный перечень ролей, исполненных Качаловым в последующее
время. Каждая из
них вплетала новые лавры в венок, венчавший прославленного
артиста. Как отмечает
биограф В.Я. Виленкин, ему были даны «и статность фигуры, и
пластичность жеста,
и лишенная всякой слащавости мужественная, одухотворенная
красота, и этот
прославленный во всех возможных сравнениях голос, пленительный и
завораживающий,
поражающий своим диапазоном и неисчерпаемым разнообразием
красок». Станиславский
писал Качалову: «Счастливец! Вам дано высшее, что природа
способна дать артисту:
сценическое обаяние. Оно проявляется и в Вашем таланте, и в уме,
и во всей Вашей
личности. С этим волшебным даром Вы побеждаете людей всего мира,
и в том числе
меня...»
Качалов был прост в общении с людьми. В его доме бывал поэт
Сергей Есенин,
который сразу же подружился не только с хозяином, но и с его
собакой. Красавец
доберман Джим сразу же проникся симпатией к поэту, а тот написал
знаменитое
стихотворение «Собаке Качалова».
Василия Ивановича отличали доброта, деликатность, нежелание и
неумение огорчать
людей. По театру ходили анекдоты о том, как он при встрече
хвалил актеров даже в
тех ролях, которых они никогда не играли. В то же время Качалов
был нетерпим ко
всякому проявлению пошлости. Его возмущала неоправ-; данная
жестокость,
несправедливость, грубость.
Свое пятидесятилетие в сезон 1925 года Качалов отметил созданием
яркого образа
царя Николая в пьесе «Николай Первый и декабристы» А. Кугеля.
Спектакль был
отлично поставлен режиссером Литовцевой под руководством
Станиславского.
12 января 1928 года Василий Иванович Качалов получил звание
народного артиста
республики. Празднование этого события состоялось в антракте
спек- j такля
«Бронепоезд № 14-69» Вс. Иванова. Качалов играл роль
сибиряка-кресть- j янина,
партизана гражданской войны Вершинина. Многие изумлялись
дерзно-1 венной
решимости артиста играть «мужика». «Ведь он привык играть
Гамлета и его
потомков», — сострил кто-то. И вдруг мужественный сибирский
парти- \ зан. Но
актер вновь одержал победу. Всеволод Иванов писал: «Качалов с
пора-1 зительной
силой сумел понять и развить весь подтекст «Бронепоезда»...
Забыв о j том, кто
написал эту пьесу, я был захвачен монументальностью фигуры
Верши- ] нина».
На протяжении многих лет Гаева в «Вишневом саду» играл
Станиславский. В октябре
1932 года его в этой роли заменил Качалов. Легкими штрихами
актер подчеркивал
неумение Гаева хоть на чем-либо сосредоточиться, его
бездумность,
безответственность в любом серьезном вопросе.
11 октября 1935 года состоялась премьера пьесы М. Горького
«Враги». Захар Бардин
— последняя большая роль Качалова в Художественном театре.
Сыгранная позже роль
Якова Бардина не была столь значительной, а Чацкий в «Горе от
ума» (постановка
1938 года) не новинка в качаловском репертуаре: в молодости он
уже играл этого
героя бессмертной комедии.
Радио, грамзапись, магнитофонная запись, непосредственное чтение
стихотворных и
прозаических произведений с эстрады были его второй стихией
после театра.
Концертный репертуар его огромен. Пушкин, Лермонтов, Гоголь,
Некрасов, Тютчев,
Чехов... Шекспир, Сервантес, Гете, Байрон, Шиллер... Горький,
Блок, Маяковский,
Есенин, Симонов...
«Илиаду» Гомера Качалов читал по-гречески, а речь Цицерона и
отрывки из
сочинений Горация — на латинском языке.
Величественный гоголевский образ «Тройки» из «Мертвых душ» и
чеховская лирика в
рассказе «Студент» в исполнении Качалова раскрывались во всей
своей поэтической
глубине.
На концертной эстраде Качалов воссоздал классические образы
«Манфреда» Байрона и
«Эгмонта» Гете. Чтение «Эгмонта» сопровождалось симфоническим
оркестром.
Волнующий монолог героя трагедии Гете и великолепная музыка
Бетховена сливались
в гармоническом дуэте.
В кругу друзей Качалов рассказывал различные смешные истории,
анекдотические
случаи из жизни. Особенно доставалось Немировичу-Данченко,
который часто попадал
в забавные ситуации.
Во время войны Качалов часто выступал на радио, выезжал с
концертами на фронт.
Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне»
заслуженно украсила
грудь патриота.
Накануне семидесятилетия Василий Иванович заболел и почти
насильно был увезен в
больницу для лечения: грипп дал осложнения на почки. Болезнь
грозила роковым
исходом.
Весной Качалов вернулся к искусству, без которого не мог жить.
Даже участвовал в
большом радиоспектакле по роману Сервантеса «Дон Кихот». Образ
рыцаря из Ламанча
в исполнении Качалова был проникновенно глубоким, волнующим
своей искренностью и
правдивостью.
Снова часто читал перед микрофоном и на концертах. Записывал
чеховские рассказы
и цикл стихов Лермонтова. Выступал на своих творческих вечерах.
А сколько еще начал новых работ! Притом крупных, таких, как
радиокомпозиция
«Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова и рассказ «Холстомер»
Л.Н. Толстого.
И были события, всегда печальные для артиста: прощание с
любимыми ролями.
Настали дни, когда Василий Иванович в последний раз сыграл роль
«от автора» в
спектакле «Воскресение» и Барона в «На дне».
Он очень любил природу. Летом отдыхал на даче на Николиной горе
под
Звенигородом. В дни молодости мог с женой долгими часами
просиживать на берегу
озера в Швейцарии и предпочесть наслаждение природой осмотру
каких-нибудь
местных достопримечательностей.
Незадолго до смерти Качалов сказал жене и сыну: «Любопытства
нет, но и страха
нет тоже».
Умер он внезапно — от кровоизлияния в легких -— утром 30
сентября 1948 года. |
